"Свидетель терпеливый..." Дневники, мемуары; Редакция Елены Шубиной, 2019

Лев Владимирович Горнунг (1902-93) — еще один «свидетель века». Свидетель не молчаливый и не случайный (в своей краткой, но емкой рецензии уважаемая neludimka пишет о его «странном» знакомстве с Ахматовой, Мандельштамом, Пастернаком и проч. — я никакой странности не вижу).
Вырос в большой семье зажиточного торговца (вел свое происхождение по отцовской линии от шведов). До 17 г. всё было хорошо — любящая мать, хорошее образование, лето в деревне. Потом общественная катастрофа совпала с личной: отец оставил семью, достаток исчез, вскоре погибла одна из сестер, мать слегла, а затем и умерла. Высшего образования Лев Горнунг не получил, как и профессии. В 1920-е гг. служил в Госакадемии художественных наук, потом художником-оформителем (неплохо рисовал), переводчиком (свободно владел французским). Воевал. Занимался всю жизнь разными окололитературными делами. Жил бедно (покупка кепки — на смену предыдущей, отслужившей 10 лет — отмечена отдельной записью в дневнике), голодал. При этом постоянно заботился о ком-то — то младших братьях и сестрах, то друзьях и знакомых, причем бескорыстно. Был добрым и деятельным человеком. В опасные годы хранил у себя чужие архивы. Долгое время даже семью завести не мог, потому что не было ни денег, ни угла. Был счастливо, но недолго женат (жена долго и тяжело болела).
Дневник начал вести в 23 г. Толчком к этому стала смерть Гумилева, любимого поэта Горнунга. Он начал собирать всё, связанное с Гумилевым (рукописи, издания стихов). Это — и искренняя любовь к поэзии — и привлекло к нему Ахматову и других, знавших Гумилева людей. Что вполне понятно, особенно в то время, когда знакомство с расстрелянным поэтом и даже интерес к нему было делом небезопасным и поэтому симпатичным.
Горнунг записывал то, что видел (включая мелкие бытовые вещи, очень ценные для полнмания эпохи, и жаль, что этих деталей сохранилось мало), то, что слышал от других и о других личностях — известных (Ахматова, Волошин, Мандельштам, Пастернак, А. Тарковский), малоизвестных и просто забытых. «Реке времен» (Державин) Горнунг мог противопоставить только слово — и смог. Его воспоминания (а с 1930-х гг., когда он увлекся фотографией, и фотоснимки) принадлежат к серебряным страницам истории отечественной литературы, в том числе и потому, что он со многими своими героями общался на протяжении десятилетий, хорошо знал их быт, видел (и фиксировал) происходившие с ними изменения. До того момента, когда его мемуарные материалы стали печататься (это произошло в годы перестройки), да и до самой своей смерти он был устной энциклопедией русской интеллигенции.
Первоначально дневник велся в тетрадях, затем на клочках бумаги, четвертинках листа. В 59 г. ослеп, но все равно что-то пытался записывать сам. Потом многое диктовал своим помощникам, что вылилось в очерки о разных писателях, больше основанных на памяти (отсюда отдельные фактические неточности), давал переписывать дневники. В результате немалая часть его записок пострадала — что-то от самоцензуры (обрезал фрагменты записей), что-то из-за ошибок в передаче. Поэтому архив его не только не полон (какие-то материалы сохранились лишь в неточных копиях), но и рассеян по разным хранилищам, частично в частных коллекциях (где еще могут быть находки), частично в музейных и библиотечных архивах.
С этими документами составитель данного сборника Татьяна Феликсовна Нешумова (1965-) , выпускница филфака МГУ, уже много лет занимающаяся русской литературой 20 в., проделал огромную работу. Кроме вступительной статьи (на мой взгляд, не вполне раскрывающей биографию Горнунга), ей принадлежат многочисленные постраничные комментарии и именной указатель. Т.Ф. Нешумова свела воедино разнообразные документы — записки самого Горнунга (отредактировав их и выбрав наиболее достоверные из нескольких вариантов), его письма и письма к нему, воспоминания других авторов, знавших его, и проч. Фактически это стало эдакой литературной мозаикой, растянутой в хронологической последовательности с начала 1920-х по конец 1970-х гг.
В конце книги дана подборка стихов, его собственных (на мой взгляд, невыдающихся) и его знакомых (разных). Имеются две вклейки с ч/б фото, в том числе самого Горнунга.
Горнунг не был стилистом, но сумел создать, стараясь быть объективным, несколько десятков портретов своих старших и младших современников (причем как текстовых, так и иллюстративных), без которых теперь нельзя обойтись при характеристике русской поэзии 1920-50-х гг.
Жаль, что многое в записках Горнуга было утрачено и искажено, но и оставшегося сохранилось с избытком, как большими мазками, так и мелкими деталями. Напр., интересно читать, как он оценивает Андрея Тарковского-юношу: «…производит удручающее впечатление. Ничего из него не выйдет» (с.511).
Это плотный текст, насыщенный информацией, и поэтому сложный в восприятии (плюс мелкий шрифт примечаний), очень ценен как источник информации по истории отечественной культуры, но рекомендовать его я могу лишь тем, кто действительно интересуется этой темой и этой эпохой.
© Как много писателей, как мало читателей…